Их суть заключалась в том, что, получая некогда мзду от подосланных викарием монахов, имперские чиновники не совсем понимали, кто и за что им платит. В своё время, во множестве разбрасывая серебро, Алексий просто готовил почву. От большинства мальков тогда требовалась сущая малость – проявить расположение к русским. И лишь немногие из крупных начальников знали истинные цели московского посольства.
Прежнюю скрытность викария теперь и использовал Драган. Без лишних предисловий он заявлял собеседнику в лоб:
– Русское серебро. Что ты скажешь о его качестве? Не правда ли, чудный металл? Его звон ласкает слух, а вес наполняет сердце радостью.
– Русское серебро? – лицо чиновника вытягивалось, как воплощение недоумённой добродетели, заподозренной в мелком постыдном грешке.
– Мне известно, когда, от кого и сколько ты получил, – зло ухмыляясь, добавлял серб. – Хочешь, чтобы я назвал тебе имя?
Обычно, припёртый к стенке чиновник принимался юлить. Мол, не тот ли скромный подарок от неизвестного ему лично северянина, уважаемый Драган имеет в виду? Если тот самый, то, во-первых, вещица оказалась пустячной. Во-вторых, он вынужден был переподарить её собственному начальнику, ну, а в третьих, он, скромный слуга императора, относится к русским, как к братьям, и не нуждается в какой-либо дополнительной подпитке своей преданности им.
Серб вежливо выслушивал заверения собеседника, после чего переходил к делу:
– Тем лучше. А то знаешь, мне было бы неприятно нажимать на тебя. Так вот. Братьям нужна помощь, – тут Драган выставлял вперёд ладонь, прерывая возможные возражения. – Нет, ничего сверх того, что ты в состоянии сделать, не требуется. Просто послушай. В Влахернской гавани ещё летом задержали русский корабль с мёдом и воском. Генуэзцы пытаются оспорить права на груз, ссылаясь на откуп торговли. В городском суде, как ты знаешь, всё схвачено латинянами. Там правды не сыскать. Мне кажется, раз товар пришёл из Руси, то и дело следует передать от эпарха в логофесию дрома. Не так ли?
Под чистым пронзительным взглядом Драгана, чиновник осознавал, что попал между молотом и наковальней. С одной стороны огласка мздоимства, хоть оно и не считалось серьёзным проступком, могла помешать сытой спокойной жизни, но главное, замедлить его продвижение по службе. С другой стороны услуга, на которую намекал серб, только на первый взгляд выглядела незначительной мелочью. Она требовала кое-каких телодвижений, а опасность попасть впросак оставалась большой. Неизвестным числом во всём этом политическом уравнении был сам Драган. Среди служилой братии ходил устойчивый слух, будто он величина куда большая, чем это следует из его номинальной должности. Поговаривали, что он имеет связи на самых верхах, а в порту работает лишь для отвода глаз.
Как правило, немного подумав, чиновник останавливался на праведном гневе.
– Что себе позволяют эти генуэзцы! – возмущался он. – Мало им откупа на внутреннюю торговлю хлебом, так и до единоверцев наших, судьбой обделённых, лапы жадные тянут!
– Ты меня понял, – Драган хлопал собеседника по плечу и угощал вином.
Передвигаясь от корчмы к корчме, Рыжий всё больше терзался вопросом, отчего это сербу, имеющему такой вес среди местной знати, вдруг вздумалось помогать затрапезным купцам. В чём тут корысть для него? Но Рыжий не спрашивал. Жизнь приучила его подобных вопросов добрым людям не задавать.
В глазах уже рябило от продажных рож, когда Драган, наконец, посчитал, что улов на сегодня достаточен. Они вернулись к кораблю. Под завистливыми взглядами вурдов Рыжий улёгся и захрапел перегаром. А серб, как ни в чём не бывало, отправился играть со Ставросом в шахматы.
***
Пока Рыжий сопровождал Драгана, купцы надували щёки на суде, а прочие мещёрцы стерегли груз или чинили корабль, Ушан пытался напасть на след колдуна. Он понимал, что без знаний о природе проклятия, товарищи, случись им наткнуться на священника, попадут в серьёзную переделку. А сколько он знал Сокола – тот вряд ли останется в стороне. Значит, единственная надежда у братьев на него, на Ушана.
Но вот беда – почуять следы искомой ворожбы в таком котле мнимых и подлинных чудес, каким является Константинополь, Ушан не сумел, а ни один из новых знакомцев не пожелал внятно объяснить, где тут в городе колдуны обитают. В Мещёрске всякий отправил бы прохожего в чародейскую слободку, мол, там и найдёшь всё что нужно, а не найдёшь, так узнаешь. Здесь же колдуны предпочитали скрываться от власти, церкви, да и от простых горожан, выдавали себя за астрологов, учёных…
Самое простое было бы расспросить обо всём Скомороха, однако тот как в воду канул. С тех пор, как на новгородца случайно наткнулся Рыжий, никто из мещёрцев его не видел. Впрочем, помимо Рыжего в лицо Скомороха знали только вурды, но их с собой в город не вытащить – слишком вызывающий вид для христианской столицы.
По наводке Драгана, Ушан справлялся о новгородце у каких-то нищих. Те в ответ лишь пожимали плечами.
– Был твой северянин, – говорили ему. – Дня три назад. Вон за тем столом винцо потягивал. А где он теперь, ума не приложу.
Наконец, после долгих бесплодных поисков, удача повернулась лицом.
– Зайди в Нимфей, – посоветовал один из оборванных бражников. – Хотя, сказать по правде, рожей ты, брат, не вышел, чтобы туда соваться.
– Нимфей? – Ушан не обиделся на грубость.
Оборванец рыгнул и пояснил:
– В Старом Риме подобные заведения называли лупанарием то бишь волчарней. По мне слишком грубо звучит. Нимфей отличается от подобных ему местечек особой изысканностью, а посетители там – сплошь вельможи. Таких, как я или ты, туда не пускают даже за большие деньги.
Выяснив, где расположено столь строгое и недоступное заведение, Ушан отправился на поиски. Ему опять повезло. Уже на второй день в запущенном донельзя переулке, он подстерёг человека, подходившего под описание. Тот брёл, не поднимая взгляда от заваленной мусором мостовой…
– Скоморох? – спросил Ушан.
Новгородец вздрогнул.
***
Каждая новая встреча с Петрой оборачивалась для него всё большим душевным расстройством. Забывая о прежних неудачах, он шёл на свидание, как на праздник, убеждая себя, что уж теперь-то сможет пробудить в ней взаимность. Ведь никаких преград для любви Скоморох не видел. Однако каждый раз всё ограничивалось странной словесной игрой, плотскими утехами, чем угодно, но только не объяснением. Любой его намёк на что-то серьёзное приводил к прекращению встречи. Петра, ссылаясь на дела, мягко выставляла его вон.
Она отвергала всё, что хоть в малости покушалось на её беззаботную жизнь. Она жила одним днём, она хотела веселиться, не желая думать о будущем. Самое странное, что Петра при всей нудности и настойчивости новгородца не рвала с ним. Продолжала называть Ветерком, улыбаться, ласкать, а ему становилось не по себе. Раньше он мог отвлечься на месть викарию, на интриги сумконош. Но месть свершилась, бесконечный заговор нищих набил оскомину, и теперь у него осталась лишь Петра. Он всё чаще подпитывал себя воспоминаниями о первой их встрече, о поездке за город, о безумных свиданиях. Этого, однако, не хватало, чтобы обрести спокойствие.
Нарушая всяческие договорённости, Скоморох несколько раз приходил в Нимфей. Она жутко сердилась. Сегодня даже не поздоровалась. Вывела через дом старухи и, выставив в переулок, заперла дверь на засов.
Тут-то он и услышал окрик.
– Скоморох?
Новгородец, вздрогнув, поднял голову. Перед ним стоял парень. Под распахнутым плащом на его поясе висел кинжал. Цепкая память Скомороха подсказала, где он мог видеть это оружие. На Черте, в руках мещёрского чародея, вот где.
– Это Сокола ножичек? – кивнул он на оружие. – Ты прибыл с Рыжим?
– Сокола. С Рыжим, – подтвердил парень. – Меня зовут Ушан. Я ищу колдуна, который наложил проклятие на московского священника. А кроме тебя подсказать некому.
– Зачем? – насторожился Скоморох. Он вновь посмотрел на кинжал. – Сокол, помнится, говорил, что это оружие против вашего брата ковано. Против колдунов.
– Нет, – Ушан рассмеялся. – То есть да, этот кинжал годится против колдунов, но я не собираюсь убивать твоего приятеля. Мне просто нужно кое-что выяснить у него.
***
Осень в Константинополе мещёрцам разгаром лета показалась. Лишь по ночам становилось по-осеннему холодно. Вурды обосновались возле портовых складов. Ворча о скорой зиме, вырыли себе то ли нору, то ли землянку и поселились там. Стерегли груз, помогали парням чинить корабль. Незлобно переругивались с «кондратами».